Ну а пока мы организованно и в полном порядке отступили к темпоральному порталу. В том месте, где наша просека выходила на аборигенную тропу, ребята навязали на колючих кустах длинные хвосты из отрезанных волос, а чуть дальше установили еще два «Факела» в качестве растяжек. Осталось только повесить плакат: «Добро пожаловать — мы ушли, но обещаем вернуться».

Мы действительно вернемся, когда решим, как поступить с племенем, пожирающим себе подобных. Причем, делающее это не с голодухи. А времени на такое решение у нас остается все меньше и меньше — в другом временном слое, подобно песчинкам в песочных часах, утекают дни, оставшиеся до самой страшной войны в истории человечества. И никто не замедлит для нас бег времени, не вернет его назад, ради того чтобы мы могли подумать и порефлексировать. Не нам принимать самое главное решение в судьбах этих доисторических людей. Но когда оно будет принято — мы его исполним.

20 февраля 2017 года,

12:35, Санкт-Петербург. Большой проспект Петроградской стороны.

Одинцов Павел Павлович.

Через день после нашего первого похода в прошлое, я, взял под мышку профессора и, оставив за старшего майора, гм, «Иванова», вылетел через Сочи в Петербург. На прощанье я попросил майора примерно через сутки снова выглянуть на ту сторону и поднять в небо имеющийся в их команде мини-беспилотник. Надо было проверить, насколько хорошо местные поняли наш намек, да и просто осмотреть окрестности. В принципе, с этого и надо было начинать, но уж очень мы спешили увидеть все своими глазами.

До Адлера нас подбросили на УАЗике, предоставленным командованием базы. А вообще, на этой стороне портала нам уже пора бы обзавестись и собственным транспортом. Рейс «Аэрофлота» вылетел из Адлера без пятнадцати час и прибыл в Пулково около четырех часов дня. В полете старенький А-320 ревматически скрипел всеми своими сочленениями, жалуясь на преклонный возраст и жестокого хозяина, заставляющего старика летать.

В Питере мы в первую очередь отнесли взятые в прошлом образцы в лабораторию молекулярной генетики, а потом вместе с профессором поехали к одной его знакомой… Катались по городу мы не просто так, а как секретоносители высшего уровня на оперативной машине с Литейного, не имеющей особых примет, и в сопровождении группы прикрытия.

Оставив двух молодых людей «в штатском» на лестничных клетках выше и ниже, я позвонил в обитую натуральной кожей дверь. Ирина Владимировна Славина — знакомая профессора Архангельского по учебе в универе сама открыла нам дверь. Как я понял из намеков и вздохов, когда-то она была его дамой сердца, но потом вышла замуж за «богатенького буратину», и страдания будущего профессора со временем сошли на нет.

Тетенька была кандидатом наук, антропологом, правда не именитым, а таким же, оспаривающим мнение авторитетов непризнанным гением, как и сам профессор Архангельский. В отличие от Сергея Викентьевича, Ирина Владимировна Славина себя и свое тело любила. На первый взгляд этой миловидной брюнетке с короткой стрижкой можно было дать где-то между двадцатью-пятью и тридцатью годами, но внимательный взгляд мог подсказать опытному мужчине, что «девушке» давно уже перевалило за сорок, и держится она исключительно благодаря пластике, усилиям косметологов и собственной воле. Интересно, откуда у дамочки гроши? Перед тем как свести с ней знакомство, я получил у коллег краткую справку, в которой говорилось, что своей профессией мадам Славина, считай, что ничего и не зарабатывает. Неужто, ее так содержит не чающий души супруг, который по картотеке числился мелким бизнесменом среднего достатка, владельцем то ли автомойки, то ли шиномонтажа, то ли того или другого вместе… Сочувствую, если он вправду бизнесмен средней руки Тогда выходи, что почти все лавэ, нажитые непосильным трудом, должны без остатка уходить его ненаглядной супруге. Но, в общем-то, это его проблемы. Меня мадам интересовала с точки зрения ее профессиональных качеств, неважно ортодоксальные у нее взгляды, или еретические. Поэтому, вежливо поздоровавшись, я тут же сунул ей под нос снимки найденной нами белокожей малышки, которую мы временно окрестили Татой, и спросил,

— Ирина Владимировна, будьте любезны, скажите, что вы думаете по поводу этой фотографии?

Ирина Владимировна побледнела, видно видовые признаки у Татки даже в таком юном возрасте выделялись достаточно четко, потом дрожащей рукой взяла с серванта пачку «Мальборо», вытащила сигарету и, о бедняга, прикурила ее со стороны фильтра. Да, на ее месте я по этому поводу так не волновался.

Бросив мерзко воняющую сигарету в пепельницу, она спросила неожиданно хриплым голосом, — Где вы это взяли, Павел Павлович?

— Что именно? — переспросил я, — Фотографию или ребенка? Если вы о ребенке, то там где мы его взяли таких еще много…

— Вы ее клонировали… — с ее стороны это был не вопрос, а скорее утверждение.

— Вообще-то я должен был ответить на этот вопрос «без комментариев», — сказал я, — но, к счастью, могу дать вам другой, совершенно честный ответ, — Эта девочка родилась совершенно естественным путем от самой обычной связи папы с мамой.

— Ничего не понимаю, — пробормотала Ирина Владимировна, опускаясь в кресло, — Значит и не ЭКО, какая-нибудь там замороженная сперма? У вас есть еще фотографии этого… ребенка?

Профессор Архангельский порывался все время что-то сказать, но я прошептал ему, — Молчите Ржевский, а то все испортите, — и подал мадам Славиной стопку других фотографий: лицо Таты крупно фас и профиль, Тату моют в тазике, Тата обгладывает жареное куриное бедро, Тата пьет сгущенное молоко из банки, Тата спит на диване в обнимку с плюшевым медведем, Тата и Ниида вдвоем сидят на диване, Ниида в фас, Ниида в профиль, Ниида заплетает в косички свои длинные, черные, чуть вьющиеся волосы.

Как вы догадались, Ниида, это та черненькая девочка-подросток, которую наши спецы вызволили из плена людоедов. По крайне мере именно это слово она повторяет чаще всего. А может она и сама была из того же клана. А то, что ее привязали — было лишь формой наказания за какой-то проступок. Может, по какой-то причине ее просто считали обузой и поэтому хотели съесть в случае надобности. Бес знает этих людей каменного века.

Зато просто удивительно как преображаются во внеслужебной обстановке самые кровавые убивцы. Сразу же после нашего возвращения, бойцы скинулись, послали гонцов в Сухум, и привезли для девочек то, что могло понадобиться им в первое время на дороге к цивилизованной жизни.

Разложив фотографии на журнальном столике, Ирина Владимировна снова потянулась за сигаретой. На этот раз она прикурила ее правильно. Затянувшись, она бросила на меня пронизывающий взгляд, облитый красным лаком коготок, постукивал по поверхности столика.

— Павел Павлович, — сказала она низким хрипловатым голосом, — не мучайте меня, скажите, что это за девочки, и как они у вас оказались?

— Ирина Владимировна, — ответил я, доставая из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, — сначала заполните вот этот документ, а потом я с превеликим удовольствием поведаю вам нашу удивительную историю.

— Что это? — удивилась мадам Славина, беря у меня бумагу.

— Расписка о неразглашении сведений, составляющих государственную и военную тайну, — ответил я, показывая свое служебное удостоверение, — Это для того, чтобы в случае вашего неправильного поведения, привлечь вас к ответственности по статье, не попадающей под амнистии.

— Вот оно как, — пробормотала госпожа антрополог, вчитываясь в документ, — у вашего шефа, оказывается, весьма разнообразные интересы.

Я развел руками, — Вы, уж извините, Ирина Владимировна, но так уж получилось. Если вы не готовы сотрудничать с нами, то мы обратимся к кому-нибудь другому.

— Да, нет уж, я согласна, — решительно сказала мадам Славина, заполняя бланк, — а то еще попадется какая-нибудь бездарь! Вот ваша бумага, господин президентский сатрап! — она внимательно посмотрела на меня, — Я вас слушаю?